Еще важнее то, что существенно возрос моральный дух войск. Выдержав необыкновенный экзамен, воины, в том числе молодые, закалили себя во всех отношениях. В результате наша армия стала сильнее, чем была вчера, и мы были полны уверенности, что она выполнит до конца свою боевую задачу.

— И после марша, за две недели подготовки к наступлению, получены хорошие результаты, — отметил я. — Военный совет считает, что войска 5-го гвардейского корпуса и армии в целом в основном готовы к выполнению боевой задачи. Или, может быть, мы ошибаемся в оценке вашей готовности? — поставил я вопрос перед собравшимися и заметил, что настороженность пошла на убыль, произошел какой-то психологический сдвиг, послышались реплики: «Нет, не ошибаетесь», «Так оно и есть».

Опираясь на это оживление, я старался вообще вывести совещание с колеи назидательности и отчетности. Задавал аудитории новые вопросы, сам отвечал на вопросы с мест.

Так мы затронули, пожалуй, все главные тогдашние проблемы, решение которых выходило за рамки полковых возможностей. Почувствовав, к примеру, как беспокоились командиры и замполиты из-за недостатка воды («А что, если и в наступлении будет так же?»), я рассказал, что в этом отношении делается, как готовится к боевым действиям наша инженерная служба.

Больше всего меня спрашивали о Квантунской армии, о том, может ли она задержать нас, интересовались новыми разведданными о противнике на нашем направлении. Тогда мы уже знали, что японцы держат свои главные силы в глубине Маньчжурии, за Большим Хинганом, и рассчитывают успеть занять его перевалы до подхода к ним советских войск. Поэтому я напомнил, что наш успех будет обеспечен только стремительным, внезапным для противника преодолением горного массива и выходом на Маньчжурскую равнину. Это вполне отвечало настрою участников совещания.

И по сей день стоит в моей памяти эта встреча в далекой Монголии с замечательными людьми, какими были наши полковые командиры, потому что я убедился тогда, как она, эта встреча, укрепила, возвысила боевой дух моих сослуживцев, во многом определявших судьбу предстоящего наступления. И это было не только моим мнением. И другие участники той встречи благодарно вспоминали ее даже много лет спустя.

Однажды на встрече ветеранов 39-й армии генерал И. С. Безуглый подошел ко мне с одним человеком, которого я вначале не признал.

— Губушкин, — назвался он. — Столько лет не виделись! А помните совещание в Тамсаг-Булаке?..

Выходило, что из всех событий тех давних лет, которые могли нас связывать, Губушкин выделил именно это, для него оно тоже оказалось памятным.

Проводилось в армии много и других полезных дел, рассчитанных на сплочение офицеров, повышение их нравственных и боевых качеств. Заметную роль в этом играла наша армейская газета «Сын Родины».

Помню, в ее июльских номерах печатались фрагменты из новой тогда книги А. Кривицкого «Традиции русского офицерства». Надо сказать, что восстановление в 1943 году в Красной Армии звания «офицер» обострило среди нашего командного состава интерес к таким понятиям, как честь и моральный облик офицера. Книга А. Кривицкого отвечала этой потребности, поэтому выдержки из нее, печатавшиеся в газете, читались всеми с большой охотой. Командарм генерал И. И. Людников даже кое-что выписывал из газеты для себя. Так, он по записи в своем блокноте не раз цитировал в своих выступлениях старинное военное изречение: «Эполеты офицера сверкают ярче всего в блеске его обаяния». Или любил приводить слова из заметок участника русско-японской войны капитана Восточно-Сибирского полка Соловьева: «Всякий очевидец боя подтвердит, как внимательно, можно сказать, неотступно следят солдаты за своим офицером. По офицеру судят солдаты о положении дела, о большей или меньшей степени опасности, неудаче или удаче». Таких мыслей, сентенций приводилось А. Кривицким много, и они расходились довольно широко среди наших офицеров. Материалы газеты «Сын Родины» на тему «Традиции русского офицерства» ввиду их популярности пришлось перепечатать дополнительным тиражом.

Я привел лишь несколько примеров работы с офицерским составом. Она была важной частью широкой партийно-политической, идеологической работы среди всего личного состава.

Организуя ее, Военный совет, командиры и политорганы опирались, конечно, на весь свой богатый опыт, накопленный за годы Великой Отечественной войны. Но обстановка, в которой находилась армия накануне боевых действий против японских захватчиков, отличалась глубоким своеобразием. Новый театр военных действий с его непривычно тяжелыми природно-географическими условиями, незнакомый противник, неоднородный состав армии, включавший и тех, кто имел боевой опыт, и необстрелянную молодежь; были даже целые соединения и части, не участвовавшие в боях. Это с одной стороны. А с другой, и это главное, необычайность поставленной боевой задачи, требующей от войск высокого темпа наступления, стремительности, следовательно, предельного морального и физического напряжения.

Все это придало существенное своеобразие и партийно-политической работе. Прежде всего требовалось максимально связать ее с практической подготовкой войск к наступлению.

Вспоминаю, скажем, какое большое внимание пришлось уделить таким жизненно важным вопросам, как соблюдение питьевого режима, экономия топлива и технической воды для танков и автомобилей, предупреждение потертости ног на марше. В подразделениях и частях проводились занятия и даже собрания, на которых разъяснялся питьевой режим, обсуждались меры по взаимной выручке в условиях передвижения по безводной местности. Коммунистам и комсомольцам ставилась задача показывать пример стойкости и мужества, высокой дисциплины.

Для воинов наши специалисты разработали памятки на различные темы, связанные с особенностями действий в предстоящем походе: «Водителю автомашины», «Эксплуатация танков и САУ в местных условиях», «Научись правильно утолять жажду», «Умей сохранять ноги» и т. п.

Самое важное место в подготовке воинов армии к наступлению занимала пропаганда боевого опыта среди тех, кто не был на советско-германском фронте.

Были организованы специальные группы по передаче боевого опыта, работавшие часто под руководством командиров дивизий. Замечательно в этом деле проявил себя, например, командир 17-й гвардейской стрелковой дивизии Герой Советского Союза генерал-майор А. П. Квашнин. Старый член партии, активный участник гражданской войны, он многие годы служил на Дальнем Востоке, в Забайкалье, в Монголии, а в Великую Отечественную войну провел свою дивизию от Москвы до Кенигсберга. Боевой и командирский опыт его был для всех очень поучительным. Александр Петрович знал историю и географию Маньчжурии, помнил названия рек и городов в полосе нашего наступления. Еще на западе я убедился, как он любил общаться с бойцами; бывало, перед боем комдив всегда находил время пройти по окопам и поговорить с солдатами, хотя никогда не утешал их, не обещал легких удач, а говорил только правду. Воины, как известно, любят таких командиров, стараются подражать им.

И здесь, в Монголии, генерал Квашнин лично контролировал занятия с офицерами по изучению опыта наступательных боев, часто встречался с молодыми воинами, проводил, как он говорил, уроки по науке побеждать.